Михаил Бродач: «Павильон метро „Черная речка“ — здание-терминатор»
Петербург не только держатель крупных архитектурных мастерских-монстров, но и кузница архитекторов с менее громкими именами. «Канонер» поговорил с директором проектной компании «Архиоптерикс» Михаилом Бродачем о том, какие новые вкрапления в архитектуру садов-памятников допустимы, зачем новые и старые школы раскрашивают в яркие цвета и почему церкви сейчас строятся преимущественно низкого архитектурного качества.
— У вашей мастерской есть объект, построенный на территории памятника архитектуры — сада дачи Салтыковых у метро «Черная речка». Там возведено двухэтажное здание коммерческого назначения. При этом оно не является примером воссоздания.
— Мы специально проектировали это здание таким, чтобы оно только отсылало к архитектуре самой дачи, но ни в коем случае ее не копировало. На участок было еще два проекта. Первый подразумевал почти полное копирование дачи Салтыковых, включая декор. Второй, наоборот, представлял собой некий параллелепипед из темного стекла. В итоге согласован был наш вариант.
Кстати, КГИОП изначально ставил задачу, чтобы здание выглядело одноэтажным. И оно так выглядит. Хотя в нем три полноценных этажа.
Мне кажется, что ущерба для восприятия дачи новый объект не наносит. Да, он стилизован под дачу. Это было сделано намеренно, чтобы здание как бы растворилось на фоне самой дачи и нескольких надворных построек рядом с нею.
Правда, авторский надзор на объекте мы не вели. И меня лично раздосадовали цвет и фактура кирпича, которые в итоге выбрали строители. Плюс был упрощен профиль лепных тяг вокруг окон и пояса между первым этажом и мезонином.
Новое здание в саду Салтыковых
— Заметим, однако, что федеральный закон запрещает строить новые здания на территории памятников.
— Наша постройка прошла историко-культурную экспертизу. Она возведена на месте незавершенного одноэтажного здания советской постройки. То есть это все-таки не полностью новый объект.
На самом деле здание-терминатор, которое убивает контекстное восприятие дачи, — это павильон метро «Черная речка». Он находится в непосредственной близости от лицевого фасада. Представьте, если бы сейчас кто-нибудь захотел воздвигнуть павильон метро, к примеру, перед дачей Гаусвальд или во дворе дачи Фолленвейдера на Каменном острове. Вряд ли кому-то в здравом уме пришла бы такая мысль. Но именно такое отношение мы видим на участке дачи Салтыковых.
— А вот это уже более глубокий вопрос: можно ли жертвовать стариной для развития инфраструктуры? Не только ради станций метро. Например, на Петровском острове ради дороги к Серному мосту снесли дореволюционный дом. Хотя, опять-таки, закон запрещает сносить дома, появившиеся до 1917 года.
— Здесь важно заметить, что реальная ценность зданий должна определяться историко-культурной экспертизой, а не годом постройки. Постулат закона о зонах охраны, который защищает все дома, возведенные до 1917 года, нужно подвергнуть сомнению, поскольку и до 17 года возводились абсолютно утилитарные постройки. Здесь скорее нужно оценивать место этого здания в структуре застройки квартала, его архитектурные достоинства, а уже потом год постройки.
Весьма неудачно выходит, когда из комплекса зданий вычленяется какое-то одно, наиболее «историческое», а наименее «исторические» при этом сносятся, а далее сохраненное здание включается в комплекс чужеродной для него современной застройки.
Ремесленная улица, 3, до сноса
— На сайте вашей мастерской немало проектов детских садов и школ. Причем это не только строительство новых, но и реконструкция типовых позднесоветских. Неужели это интересно?
— Любой проект, к которому творчески подходишь, может представлять для тебя интерес. И реконструкция типовых зданий, в том числе детских садов и школ, вполне может представлять для архитектора профессиональный интерес.
— Вообще складывается впечатление, что сейчас школы и сады — это чисто утилитарные строения, поэтому их внешний облик никого не волнует. Разве что раскрасить дают. Это действительно так? Неужели нет выхода из этой ситуации?
— По сути, так и есть. Планировочно в этих зданиях уже закладывается довольно сложный технологический процесс: все должно быть лаконично, максимально удобная навигация внутри здания, логичная компоновка помещений в соответствии с их принадлежностью к той или иной функциональной группе. К тому же для зданий, предназначенных для пребывания детей, очень жесткие нормы. В связи с этим в основном используются уже наработанные планировочные схемы. Это объясняет общее сходство всех таких новых построек.
К тому же архитектор зачастую ограничен перечнем допустимых для применения материалов, что прописывается в задании на проектирование. Поэтому на выходе мы имеем то, о чем вы говорите.
Проект здания школы, выполненный «Архиоптериксом»
— Вот возьмем ваш проект школы на улице Маршала Тухачевского, которую вы благодаря новым колерным решениям сделали очень яркой. Почему?
— Изменение цветового решения фасадов было исключительно нашей инициативой. Это школа с углубленным изучением мировой художественной культуры. И нам хотелось сделать ее живописнее, чтобы облик школы соответствовал ее тематике. Такой прием суперграфики часто применяется на фасадах. Мне кажется, что смотрится он довольно выигрышно. И к тому же не требует больших вложений. Если бы мы равномерно окрасили фасад в серый цвет, затраты были бы те же.
— А рассматривался ли вариант сноса здания и строительства нового?
— Когда мы провели анализ этого здания, то выяснили, что технически оно вполне работоспособно. Требовалось лишь выполнить усиление ряда узлов, утеплить фасады — теплотехнические свойства ограждающих конструкций из шлакобетонных панелей не выдерживали никакой критики. К тому же была произведена большая работа по модернизации инженерных систем. В частности, применены системы вентиляции с рекуперацией тепла, установлена современная автоматика. Все это позволило сделать здание действительно энергоэффективным.
Школа на улице Маршала Тухачевского, 17
— Вы сказали, что новое цветовое решение — это довольно небольшие затраты. Сейчас прием стал использоваться повсеместно, в том числе как попытка разнообразить коробки новостроек. Как вы относитесь к такому проявлению стрит-арта?
— В новостройках это уместный прием — ведь архитектура жилых массивов достаточно однообразна. Цветовые акценты делают ее дружелюбнее.
— А если говорить о центральных, исторических районах Петербурга.
— Здесь тоже есть очень удачные примеры. Я бы привел как образец арт-объект на Кронверкской улице, 16, — памятник женщинам-бойцам ПВО. Он лаконичный, изобретательный.
Но таких примеров мало. Чтобы создать что-то оригинальное, недостаточно нарисовать портрет Цоя высотой пять этажей. Здесь должна быть какая-то идея и замысел.
— Кому бы вы доверили брандмауэры?
— Профессионалам, конечно, а не хулиганам с баллончиком. Этим должны заниматься специально обученные люди со вкусом и тактом. Брандмауэр в петербургской архитектуре — это характерная отличительная особенность. Раскрашивая его, мы тем самым пытаемся эту особенность завуалировать.
— Какой отличительной особенности у Петербурга никогда не было, так это морского фасада. Его пытались создать в советское время, в 2000-х. Сейчас пытаются. Что не так?
— Важно понять, что сейчас намывные территории — это крайне лакомый кусочек для девелоперов. Они используют своеобразный топонимический нейромаркетинг, выдавая вновь создаваемую территорию за часть Васильевского острова. А возводится там обычная для нашего времени типовая застройка. Может, чуть-чуть повыше классом, чем в других районах. Я не вижу в этой архитектуре ничего, что могло бы удивить. Главное сейчас вовремя остановиться, окончательно сформировав прибрежную зону.
А еще ведь планируется намыв в Курортном районе — считаю, это опасная перспектива для экологии, и там ситуация меня просто пугает своей необратимостью. В городе и вокруг него, казалось бы, есть пока где развернуться застройщику. Но для инвестора проще создать себе сушу, чем проводить реновацию сложившихся территорий.
Ведь Курортный район по своей сути — это общегородская рекреационная зона с крайне разряженной застройкой и свободным доступом к береговой линии. Вряд ли создатели намыва планируют разбить там парк. Скорее всего, речь пойдет о максимально плотной застройке и, как это часто бывает, с ограниченным доступом на территорию.
— А есть готовые решения по реновации сложившихся территорий?
— Принципиально важно, в первую очередь, вывести из города крупные промышленные объекты, которые плохо влияют на экологическую ситуацию и которые могут существовать за городской чертой, поскольку сами в состоянии обеспечить себя необходимой инфраструктурой. Я говорю о существующих поныне в нашем городе чадящих трубах, высоких заборах, шлагбаумах и снующих туда-сюда фурах.
Возьмем «Красный треугольник» и соседнюю территорию «Советской звезды» на Лифляндской. Там есть охраняемые здания. Как правило, они имеют свободную планировку за счет большепролетных конструкций. Они легко трансформируются под новые нужды. Остальную территорию надо освобождать, что позволит максимально полно раскрыть ее рекреационный потенциал. Там должно создаваться пространство с тематическим наполнением, как Новая Голландия или Ботанический сад. Разумеется, чтобы это было интересно и инвестору.
Новая Голландия
Властям это должно быть интересно еще и потому, что вывод производственных объектов и расположение их в буферной зоне между Петербургом и пригородами, скажем в формате индустриальных парков, не только освободит ценные, пригодные под застройку территории, близкие к историческому центру, но и пригородам придаст импульс к развитию.
— Вы уверены, что им нужен такой импульс?
— Многим — да, хотя ситуация везде разная. На одной чаше весов Пушкин. Он в приличном состоянии находится и может служить образцом. Так же и Стрельна — по понятным причинам. На другой чаше весов — Выборг, исторический центр которого сегодня утрачен из-за неумелого хозяйствования. Историческая часть Ораниенбаума или Гатчины также находится далеко не в самом хорошем состоянии.
— «Лахта-центр» придаст импульс Лахте?
— С этой точки зрения — да. Но Петербургу противопоказано высотное строительство. Петербург абсолютно горизонтальный город с вкраплением локальных доминант и акцентов. Сооружения такой высоты вторгаются в сложившуюся систему координат, в которой существует историческая часть города.
Лахта и «Лахта-центр»
— Если бы архитектором небоскреба был не Филипп Никандров, а вы, насколько бы вы подрезали башню Газпрома?
— Увы, но тут, видимо, речь идет об амбициях отдельных граждан, которые выразились именно в такой конфигурации здания.
— Амбиции состоятельных петербуржцев порой выражаются в строительстве церквей. Им так приятно стоять на освящении рядом с батюшкой под прицелом телекамер. Но если говорить не об этической, а о профессиональной стороне вопроса — это множество новых храмов украшает Петербург?
— К сожалению, большинство таких построек имеют весьма низкокачественное архитектурное решение и спорные пропорции. Ситуацию усугубляет то, что строятся они зачастую без всяких согласований. Раньше ведь к строительству храмов лучших зодчих привлекали, потому у нас есть Покрова на Нерли, церковь Вознесения в Коломенском, Исаакиевский собор и так далее. Запоминающихся религиозных объектов, построенных за последнее время, лично я припомнить не могу.
— А лично у вас не возникало желание подхватить хайп, заняться церковным зодчеством и переломить эту ситуацию?
— Нет. Если подходить к вопросу серьезно, строительство церквей — очень тонкая наука. Ведь каждая часть религиозного здания имеет какое-то свое назначение и толкование. И чтобы в этом разобраться, нужно досконально знать историю и принципы культового русского зодчества. Начиная с самых древних времен и заканчивая классическими зданиями, построенными в Санкт-Петербурге.
