Михаил Мильчик: «Большинству неважно, что Летний сад застроен новоделами»
Если градсовет давно превратился в корпоративные посиделки, по итогам которых формируется никому не интересное мнение, то совет по сохранению культурного наследия по-прежнему остается высокопрофессиональным экспертным органом. Почему стеклянный купол над Дворцовыми конюшнями допустим, а снос дворовой части Никольского рынка — это преступление, как можно классифицировать любителей новодельного Летнего сада и реально ли спасти деревянные памятники с помощью инвесторов, говорим с зампредом совета Михаилом Мильчиком.
— Недавно руководитель комитета по охране памятников Сергей Макаров в рамках какой-то акции — как будто бы для пиара — мыл с пеной бюст Карла Росси на Манежной площади. И, будучи от воды пьяным, не заметил, что рядом, на здании россиевских конюшен, появилась самовольная мансарда. Ее проверка состоялась только по просьбе «Канонера». Разве не должен КГИОП и, в частности, его глава самостоятельно выявлять такие нарушения, особенно на важнейших памятниках?
— Сам председатель не обязан «обходить владения». Но существуют районные архитекторы комитета, и их прямая обязанность следить за состоянием памятников на подведомственной территории. Меня тут даже другое удивляет. Ведь мансарду вряд ли построили за одну ночь — на это ушло полмесяца, а то и месяц. Чиновники должны были сами выявить нарушение, а не ждать обращений. Тем не менее сейчас такая ситуация очень типична для КГИОПа.
— В случае с Манежной нарушение очевидно: КГИОП не выдавал разрешения, а значит, работы проведены незаконно. Но в целом сотрудникам комитета приходится работать с законодательством, скажем так, «творческого» характера — судьба зданий отдана на откуп экспертов с их субъективным мнением.
— Да, но выводы экспертов проходят через рабочую группу при совете по сохранению наследия, а в спорных ситуациях экспертиза должна выноситься на заседание совета. И это авторитетное собрание выносит свой вердикт. Вернее — дает рекомендацию. Окончательное решение все же остается за государственным органом охраны.
— Итоговое решение совета формируется не столько аргументами, сколько голосованием. Не странен ли такой подход в отношении памятников?
— А как вы иначе вынесете решение? Это же не математика, здесь необходимо учитывать много факторов, взвешивать аргументы сторон, к тому же каждый член совета смотрит на ситуацию с позиции собственных знаний, опыта и представлений. Могут быть ошибки? Да, конечно, как и в любом другом деле.
— Приведу пример из недавнего прошлого. Совет по сохранению наследия одобрил концепцию приспособления Дворцовых конюшен в Петергофе — то ли единогласно, то ли подавляющим большинством голосов. Проектом предполагается накрыть двор стеклом, фактически застроить его. Получается, что, по мнению совета, важнее сохранять стены, а не облик?
— Стеклянные конструкции невысокие, а потому снаружи почти не видны. То есть внешний облик сохраняется. Да и в самом факте перекрытия двора я не вижу ничего плохого.
— Ну как же? Облик двора фактически утрачивается.
— Да, но двор остается незастроенным. Здесь еще обращу внимание, что зданию возвращают первоначальную функцию — там будет конный комплекс. Важно найти компромисс. В данном случае плюсы очевидны: стеклянный купол не опирается на стены, не вредит им; на внешний облик здания купол не оказывает влияния, поскольку он низкий; внутрь будет проникать свет через стеклянное покрытие. То есть на такую жертву для сохранения памятника стоит идти.
— То есть это все-таки жертва?
— В какой-то степени — да. Но с другой стороны, если не идти по такому пути, ряд объектов просто невозможно сохранить. А когда здание не используется, оно разрушается в десятки раз быстрее, чем используемое.
— Часто застройщики предлагают свой компромисс — снести часть здания.
— Очень важно, чтобы компромисс не превратился просто в сдачу позиций. Компромисс требует сохранения основных характеристик памятника, включая его материал.
— Никольский рынок, где снесли внутреннюю аркаду, фактически половину здания, — это компромисс или сдача позиций?
— Это не просто сдача позиций, это, я бы сказал, преступление. И всё из-за того, что для этого проекта была определена неприемлемая функция. Когда вы коренным образом меняете функцию, то вынуждены ломать здание, поскольку прежняя планировка уже не годится.
— Вы считаете, что внутреннюю аркаду снесли не из-за аварийности, а именно из-за несоответствия новой функции?
— Конечно. Еще до начала работ мы, члены совета по наследию, выезжали на объект и единодушно пришли к выводу, что Никольский рынок пригоден для реставрации. Состояние было плохое, близкое к аварийному, но вполне ремонтопригодное.
— А вот тут возникают Евгений Герасимов и Рафаэль Даянов, которые занимались проектированием реконструкции Никольского рынка, и говорят: «Вы должны радоваться, что у этого здания, многие годы заброшенного, наконец нашелся хозяин. Если бы не он, то здание бы само рухнуло». Что вы ответите уважаемым господам?
— Здесь всё зависит от политики городских властей. Нужно предусмотреть систему льгот и преференций для того инвестора, который возьмется за подобные памятники. Ему должно быть это выгодно. Но при этом инвестору следует поставить очень жесткие условия по методам приспособления. Вот как должно быть, чтобы у инвестора не возникало желания снести здание. А еще можно было бы устраивать конкурсы по поиску инвесторов.
— В свое время вы жестко критиковали реконструкцию Летнего сада. Прошло уже пять лет с тех пор, как он заново открылся. Вы там гуляете?
— Нет, не гуляю.
— Не можете смириться?
— Это эталонный пример антиреставрации. Это не просто неудача, это принципиальная ошибка. Авторы избрали совершенно неверный критерий подхода к реставрационному объекту. Главный критерий — максимальное сохранение подлинности, необязательно первоначальной. Должны сохраняться наслоения и даже изменения, которые претерпел памятник.
— Давайте взглянем с другой стороны: в Летний сад стало ходить существенно больше людей.
— Для очень большого количества людей научные критерии реставрации, в том числе подлинность, не имеют большого значения. Для них важен внешний облик, важно, что бьют те же фонтаны. Большинству, к сожалению, неважно, что сад застроен новоделами, подобными театральным декорациям.
— Есть еще один остров-памятник — Каменный. Там находят способы построить уже не новоделы, а совершенно новые здания. Недавно появилась дача, похожая на особняк Кшесинской, вскоре обещают построить здание на бетонном фундаменте на берегу Крестовки, по документам числящееся временным…
— В ряде случаев, в очень ограниченных количествах, на территории памятников возможны воссоздания утраченных объектов. При условии, если прежний облик исчезнувшего сооружения был хорошо зафиксирован, чтобы исключить «фантазии на тему». А вот новое строительство должно быть исключено полностью. Это никакое не приспособление памятника для современного использования. Появление новых зданий на территории памятника под тем или иным соусом является нарушением закона.
Новое здание на набережной Малой Невки на Каменном острове
— К паркам-памятникам близки по духу кладбища-памятники, но у них своя специфика. Сейчас на таких кладбищах появляются новые захоронения, в частности на месте заброшенных могил. Допустимы ли они, на ваш взгляд?
— Если речь идет о заброшенных могилах, которые не имеют надгробий, то во всем мире на их месте по истечении определенного времени допускаются новые захоронения.
— А что вообще можно охранять на территории кладбищ, за исключением отдельных надгробий? Явно же не могилы.
— Охраняются границы кладбища, его планировка, ограда, постройки, некоторые надгробия. Но вы правы: каждая могила не может охраняться, несмотря на то что она находится в границах кладбища-памятника.
— Вам не кажется, что старинным кладбищам сегодня уделяется слишком мало внимания?
— В свое время мы на совете предлагали программу по сохранению кладбищ. Ее разрабатывал один из авторов книги «Исторические кладбища Петербурга» Александр Валерьевич Кобак. Помню, что был проведен мониторинг кладбищ, но на этом дело завяло. Мне кажется, надо процесс возобновить: ситуация с историческими кладбищами остается, мягко выражаясь, неблагополучной.
— В 2013 году на совете по наследию вы предостерегали, что в ближайшее время в Петербурге и его пригородах может не остаться ни одного памятника деревянного зодчества, поскольку государство никак не способствует их сохранению. Поменялась ли ситуация?
— Поменялась — в худшую сторону! Ситуация уже тогда была катастрофическая. Мы обратились к губернатору с просьбой создать целевую программу по сохранению деревянных памятников — с преференциями и льготами для инвесторов. Но поддержки не получили. Два с половиной месяца тому назад на встрече с Георгием Сергеевичем я положил ему на стол на стол тот же самый проект программы, немного подредактированный. Никаких принципиальных возражений я не услышал, но и поддержки не было.
Заброшенный деревянный дом на Петровской косе
— Смольный пошел вот таким методом: была создана госкомпания «Авенариум+», которая недавно заказала проект ремонта двух деревянных памятников в Сестрорецке. То есть какие-то подвижки, пусть и совсем незначительные, все же есть.
— Об этой инициативе губернатор, кстати, тоже говорил. Он сказал, что в конце 2017 года посмотрит на результаты Курортного района, и если они будут успешными, то опыт можно будет распространить на другие районы. Но мне все-таки кажется, что у государства нет ресурсов отремонтировать все деревянные памятники. Без широкого использования государственно-частного партнерства, без системы льгот и преференций для инвесторов не обойтись, поэтому наше предложение о разработке программы, надеюсь, все же найдет понимание.
Замечу в заключение, что судьба памятников деревянного зодчества — самой оригинальной части нашего архитектурного наследия — плачевна во всей России. К сожалению, наш разговор приходится заканчивать на такой печальной ноте.
